Немного о серьёзном. Гибель заложника или как это было.

Оригинал:
http://www.opendemocracy.net/od-russia/bill-browder/turning-tables-on-russia%E2%80%99s-power-elite-%E2%80%94-story-behind-magnitsky-act

Источник: http://www.polit.ru/article/2012/09/13/magnitsky/

13 сентября проводятся слушания по делу бывшего заместителя начальника СИЗО "Бутырка" Дмитрия Кратова – одного из немногих обвиняемых в России в смерти юриста Сергея Магнитского, в качестве партнера британской юридической фирмы Firestone Duncan работавшего с фондом Hermitage Capital Management. Мы публикуем перевод материала основателя и генерального директора Hermitage Capital Management Уильяма Браудера о его деятельности в России и деле Сергея Магнитского.

Я думаю, в том, что я в итоге стал работать в Москве, виновата моя семейная история. Моя бабушка была родом из России, и мой дед возглавлял Американскую коммунистическую партию в период с 1932 по 1945 гг. (впоследствии, в 1950-е гг., он подвергался преследованиям). Так что когда у меня был период подросткового протеста, я решил, что лучший способ восстать против моей коммунистической семьи – это стать капиталистом.

Дело кончилось тем, что я стал изучать экономику в Чикагском университете – пожалуй, самом правом институте Америки, - а потом я пришел в Стэнфордскую школу бизнеса. Я закончил её в тот год, когда пала Берлинская стена, и когда я стал размышлять о следующем этапе своей жизни, меня постигло личное озарение: «если мой дед был крупнейшим коммунистом в Америке, то я должен стать крупнейшим капиталистом в Европе». И я приступил к действиям.

Поработав некоторое время над российской программой приватизации в Salomon Brothers в Лондоне, я отправился в Москву в конце 1995 г. и открыл фонд Hermitage, который занимался преимущественно инвестированием в только что приватизированные российские компании. Через несколько лет бизнес стал крупнейшей (4,5 млрд. долларов) инвестиционной компанией в стране. Успех впечатлял. Но каково было мое разочарование, когда я понял, что компании, в которые я инвестировал, были преимущественно «некоммерческими» организациями. Но они были «некоммерческими» не потому, что они отдавали свои средства на благотворительность, а потому что их высшее руководство разворовывало прибыль.



Поворотным моментом в моей жизни стало столкновение со скандалом в нефтяной компании СИДАНКО, ныне входящей в состав ТНК-BP. В 1997 г. мы вложили в эту компанию 100 млн. долларов. Но в 1998 г. олигарх, владевший СИДАНКО, попытался украсть около трех четвертей стоимости компании, воспользовавшись схемой разводнения капитала с помощью конвертируемых облигаций.

Я был потрясен финансовым и моральным подтекстом этой операции, и я начал кампанию по борьбе с этим. Я собрал команду очень сильных российских аналитиков, чтобы они исследовали законодательство, задокументировали аферу и затем собрали это всё в простую презентацию, которую мы потом распространили по международным и внутренним СМИ. Волна газетных публикаций привлекла внимание председателя Федеральной комиссии по ценным бумагам, удивительно честного человека по имени Дмитрий Васильев. Он оказался достаточно смелым, чтобы заняться тем, на что у его предшественников не хватало духу. Весной 1998 г., вопреки мрачным прогнозам московского финансового сообщества, Васильев отменил нелегальный выпуск облигаций.

Было страшно. К нам поступали угрозы, у нас появились телохранители. Но в итоге это оказалось не так трудно, как мы полагали. Главное, выяснилось, что при условии хорошей осведомленности «никто» мог победить даже в противостоянии с одним из сильнейших российских олигархов. После этого мы решили не дожидаться, пока нас начнут преследовать, а сразу начать кампанию по борьбе с продолжающимся воровством в компаниях, куда мы инвестировали.

С этого момента Hermitage начал расследовать и выявлять коррупцию в больших государственных компаниях – таких, как «Газпром», «Единая энергетическая система» и «Сбербанк». Это оказалось проще, чем мы ожидали. В российской среде было два обстоятельства, которые позволяли выяснить, кто и как ворует. Во-первых, на воровстве наживалось удивительно мало народу. Собственно, 22 олигарха украли приблизительно 50% активов страны, а 143 миллионам россиян оставалось только возмущаться по поводу этой кражи. Многие люди, обладающие инсайдерской информацией, были в такой ярости, что рассказывали нам всё, что им было известно. Мы заполняли их историями наши записные книжки – и каждая последующая история была еще более невероятной, чем предыдущая.

Во-вторых, нам также помогало то, что Россия – это одна из самых бюрократических стран мира. Каждый шаг в России будет задокументирован восемь раз против одного раза в любой другой стране. Эта информация копится в пыльных кабинетах российских министерств. Многое из этого вполне доступно - если знать, к кому обратиться. Таким образом, подтверждение многочисленных историй, которые мы слышали, оказалось довольно немудрящим делом.

Мы приступили к этим судебным экспертизам, когда Путин только пришел к власти. Вначале мы думали, что он поддерживает нас в нашей антикоррупционной деятельности. Многие члены его правительства принимали энергичное участие в нашей кампании. Заявления о поддержки поступали от Александра Волошина, от министра экономического развития Германа Грефа, от главы Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг Игоря Костикова, от руководителя аппарата правительства Игоря Шувалова, а также, хотя и в меньшей степени, - от путинского министра финансов Алексея Кудрина. Всё это были прозападно ориентированные англоговорящие люди в правительстве. В то время ситуация представлялась очень радужной. Мы одновременно получали деньги и занимались хорошим делом. Мы искренне полагали, что помогаем России переходить от ужасного состояния к просто плохому.

Однако мы стали свидетелями не реформы российской экономики: это был всего лишь этап временного совпадения наших интересов с интересами Путина. Первоначально мы думали, что Путина беспокоит коррупция, но на самом деле его волновало только независимое богатство олигархов. Независимость означала, что олигарх может противоречить президенту, а это, в представлении Путина, было совершенно неприемлемо. В результате, каждый раз, когда мы обнародовали очередной скандал в крупной российской компании, Путин был заинтересован в том, чтобы выступать на нашей стороне. Не потому что он верил в правду и добродетель, и не потому, что ему было отвратительно воровство. Он просто не терпел олигархов, которые не были ему подотчетны и не делились с ним.

Интересы Путина радикально сменились в конце 2003 г., когда он арестовал Михаила Ходорковского. Этот арест оказал исключительно мощное воздействие на оставшихся в стране олигархов. Представьте себе: вы находитесь на семнадцатом месте среди российских олигархов. Включаете вы телевизор на своей яхте, отчаливающей от пирса при отеле Du Cap в Антибе, и видите, что самый богатый парень в России – гораздо круче вас во всех отношениях – сидит в клетке в московском суде. Ваша естественная реакция: «Что я должен сделать, чтобы не сидеть в клетке?» Летом 2004 г. олигархи один за другим возвращались в Москву, встречались с Путиным и спрашивали: «Владимир Владимирович, что нам нужно сделать, чтобы мы точно не сели в клетку?»

Путин отвечал: «50%». Я реконструировал это из десятков разговоров и анекдотов, которые я слышал за время, прошедшее с тех пор. Конечно, это могло быть и «40%», и даже «60%» - я не знаю точную цифру. Но я точно знаю, что для тех ребят, которые отказались от этой сделки, дело закончилось бегством из страны, потерей всех активов или заключением за решетку.

Как такое количество денег могло перейти к Путину без того, чтобы кто-то заметил? Тут надо понимать следующее: все эти российские олигархи, конечно, включены в форбсовские списки богатейших бизнесменов, и их состояние оценивается в 10, 15, 20 млрд. долларов; но это не их деньги. В большинстве случаев люди, фигурирующие под ярлыком «олигарх», - это просто очень богатые поверенные.

Возьмем, к примеру, известного российского олигарха, владельца четырех огромных особняков в северной части Лондона. Я за время своей бизнес-деятельности встречал немало богатых людей, и я вам скажу: это ненормальное поведение – иметь четыре особняка в одном городе. В обычных обстоятельствах богатые люди купят себе один особняк в Лондоне, еще один, например, во Франции и, пожалуй, еще один в Майами. Но четыре на севере Лондона – это уму непостижимо. Если, конечно, не учитывать того факта, что три из них тебе не принадлежат.

Как только у Путина появился повышенный интерес к активам этих олигархов, его приоритеты изменились. Он уже больше не был заинтересован в том, чтобы раздавить этих ребят, потому что они больше не были независимо богатыми. Я, со своей стороны, не заметил, что правила игры изменились, и продолжал выявлять коррупцию в крупнейших российских компаниях. В конце 2004 г. и в 2005 г. мы запустили новую мощную кампанию против незаконного присвоения средств в «Газпроме» (к тому моменту они уже перестали расхищать активы, но по-прежнему воровали наличность в огромных размерах). Мы также нацелились на «Сургутнефтегаз» и начали кампанию по выявлению нарушений у руководства одной из нефтяных компаний.



На этом этапе вместо того, чтобы бороться с врагами Путина, я пошел против его личных экономических интересов. Я представляю себе, как его команда прикидывала, как следует себя со мной вести. Вероятно, они рассмотрели несколько вариантов, включая арест по образцу Ходорковского, но загвоздка с последним была в том, что в таком случае они бы стали заложниками ситуации в той же мере, что и я. Вместо этого они выбрали гораздо более незамутненный способ меня заткнуть. Когда я летел в Москву в ноябре 2005 г., меня остановили на границе, задержали на 15 часов, а потом выгнали из страны. Через несколько недель я получил официальное уведомление от российского Министерства иностранных дел, в котором сообщалось, что я объявлен «угрозой национальной безопасности». Какое-то время я надеялся, что это было какое-то коррумпированное решение среднего уровня, и что его скоро отменят. Но когда я осознал, что это не ошибка, стало ясно, что я должен сделать всё возможное, чтобы защитить себя и своих людей. Я не тешил себя надеждой, что мне повезет больше, чем Ходорковскому. На этом этапе я принял два важных решения: вывести мой капитал и моих людей из России как можно быстрее и как можно тише.

В течение 2006 г. мы распродали все свои российские акции и вывели деньги из страны так, что никто не заметил. Почему власти нас не остановили? Помогло то, что рынок в тот момент был особенно бодрым. Мы могли тихо продавать на растущем рынке без какого-либо ущерба для этого рынка.

Как нам удалось обойти тех людей, которых направили против нас? Прежде всего, они были просто недостаточно компетентны, чтобы чинить предписанные козни. Есть одна важная вещь, которую следует учитывать всем, кто имеет дело с Россией: нынешний российский режим противозаконен, но в то же время неповоротлив, неэффективен и зачастую представлен троечниками из затрапезных вузов, не имеющими никакой отчетливой мотивации.

Наши продажи оказались весьма предусмотрительным шагом. 4 июня 2007 г., около 18 месяцев спустя после моего изгнания, 25 сотрудников МВД совершили рейд на мой офис и еще 25 вломились в офис Firestone Duncan, наших юристов.



Истинные мотивы этого рейда оставались для нас неясными, пока к нам не поступил странный звонок от пристава из Арбитражного суда Санкт-Петербурга в октябре 2007 г. Он сказал, что у него есть пара исков в сотни миллионов долларов против наших российских инвестиционно-холдинговых компаний. Нам это показалось очень странным, потому что мы никогда не были в суде, а в наших компаниях не было инвестиций. Удивленные и потрясенные, мы обратились к Сергею Магнитскому, чтобы выяснить, что происходит.

Сергей занимался налоговым консультированием в Firestone Duncan, американской юридической компании, которая специализировалась на российском корпоративном и налоговом праве. Все, кто имели с ним дело, понимали, что он был тем самым человеком, который может трактовать закон лучше, чем кто-либо еще в Москве. Он был просто в высшей степени компетентным юристом.

После непродолжительного расследования Сергей представил нам перечень настораживающих подробностей. Во-первых, он выяснил, что три наши инвестиционно-холдинговые компании были украдены – печати и документы, захваченные во время рейдов на наши офисы, использовали для того, чтобы обманным путем передать владение компаниями новой компании «Плутон», расположенной в Татарстане.

Во-вторых, он выяснил, что владельцем «Плутона» был осужденный за убийство человек по имени Виктор Маркелов, который незадолго до этого был досрочно выпущен из заключения – предположительно для того, чтобы его имя можно было указать в сфабрикованных документах. В-третьих – и это самое невероятное, - Сергей выяснил, что существовали поддельные договоры в подтверждение фиктивных исков (в общей сложности на миллиард долларов) против наших компаний. Наши компании привлекли к суду без нашего ведома – потому что мы больше ими не владели, - и новые владельцы подговорили троих продажных юристов, чтобы они признали за компаниями липовые задолженности в размере 1 миллиарда долларов.

Обычно, когда судья видит, что обе стороны, участвующие в процессе, где решается конфликт из-за больших денег, соглашаются друг с другом в первые же пять минут слушаний, он или она задает очевидный вопрос: «Зачем вы пришли в суд? Почему вы не договорились раньше? Зачем вы тратите судебное время?» В этом случае судьи не проявляли такого рода любопытства, а тут же возложили вину за миллиардный ущерб на наши пустые компании, основываясь на очевидным образом подтасованных документах.

Обеспечив фальшивые судебные вердикты на сумму в миллиард долларов, те же сотрудники милиции, которые ворвались в наш офис, произвели рейды на все наши банки в Москве в надежде захватить этот миллиард долларов в виде активов, чтобы удовлетворить фиктивные иски. Нам стали звонить паникующие банкиры: «У нас милиция, просят все ваши документы. Что происходит? Что вы сделали?» Мы беспокоились гораздо меньше, чем банкиры, потому что у нас никаких активов в России не осталось.

Мы начали судиться со злоумышленниками по всей России, чтобы опровергнуть фальшивые вердикты, вернуть украденные компании и выяснить, кто стоит за всем этим мошенничеством. В некоторых случаях это работало, но во многих ничего не получалось. Когда мы оправились от первичного потрясения из-за этого преследования, я стал даже с некоторым удовольствием наблюдать за тем, как эти ребята тратили столько денег и усилий – а ресурсов на это дело уходило много, - но при этом получить с этого, как мне казалось, ничего не могли. Ответ Сергея был гораздо менее оптимистичным. «Это не конец истории. Российские истории так не заканчиваются», - сказал он.

Мы попросили Сергея продолжить расследование. Он начал рассылать справочные запросы по всей России в самые разные государственные ведомства. Каждые несколько недель мы видели, как наши компании регистрируют и перерегистрируют в разных налоговых инспекциях. В какой-то момент, когда они были зарегистрированы в химкинской налоговой, совсем недалеко от Москвы, Сергей выслал справочный запрос. В Химках был один работник, который, как тот пристав из петербургского суда, не был полностью осведомлен о мошенничестве. Поэтому, когда Сергей написал справочный запрос, человек, что нам очень помогло, ответил, что наши украденные компании действительно зарегистрированы там и открыли счета в банке под названием «Универсальный банк сбережений».

Странно, подумали мы. Зачем нашим украденным компаниям с миллиардной задолженностью открывать банковский счет? Мы посмотрели сайт российского Центробанка, который собирает информацию по всем банкам России. К нашему удивлению, выяснилось, что у этого банка капитал составляет всего 1,5 млн. долларов. Иными словами, это был вовсе не банк, а крошечная холдинговая компания, предназначенная для отмывания денег. Мы также заметили, что сразу после того, как были открыты счета для наших украденных компаний, депозиты этого банка подскочили до 230 млн. долларов. Это была ровно та сумма, которую мы год назад заплатили российскому государству в качестве налогов. И когда мы поняли, что целью этого мероприятия была уже не кража наших денег, а кража наших налогов, которые мы заплатили российскому правительству, у нас сложилась гораздо более ясная картина всей этой аферы.

Когда Сергей начал подробнее разбирать информацию о депозитах этого банка, он заметил аналогичное пополнение в том же банке годом раньше. В том случае были вовлечены счета двух бывших филиалов «Ренессанс Капитала» - престижного московского инвестиционного банка. Потом он выяснил, что владелец «Универсального банка сбережений», Дмитрий Клюев, в прошлом имел судимость за крупную махинацию в Михайловском ГОК, металлургическом комбинате в Центральной России. Также всплыл тот факт, что один из топ-менеджеров «Ренессанс Капитала» начиная с 2002 г. работал вместе с Клюевым над проведением других налоговых возвратов.

На этом этапе, в октябре 2008 г., Сергей сделал две вещи. Во-первых, он пошел в журнал Business Week и описал там всю тогдашнюю схему возврата налогов, в которую были вовлечены Клюев, «Универсальный банк сбережений» и «Ренессанс Капитал». Он сделал это для того, чтобы донести эту информацию до сведения общественности. Во-вторых, он выступил свидетелем против Артема Кузнецова и Павла Карпова, двух сотрудников МВД, которые участвовали в рейдах на наши офисы и незаконно захватили печати компаний и их уставные документы.



Месяц спустя Артем Кузнецов послал троих своих подчиненных, чтобы они арестовали Сергея Магнитского. Они поместили его в предварительное заключение и стали пытать его, чтобы он отказался от своих показаний. Мы знаем, что они делали, потому что Сергей описывал это всё в душераздирающих подробностях. Мы знаем, например, что они помещали его в камеры, где на 14 закоренелых преступников было 8 коек. Что они оставляли свет включенным по 24 часа в сутки. Что они среди зимы бросили его в камеру без отопления и без стекол на окнах. Что они помещали его в камеру, где была одна-единственная дыра в полу, через которую поднимались нечистоты. Что они систематически лишали его еды на сроки до 36 часов. Что они не давали ему связаться с семьей.

Эти уголовники ожидали, что Сергей сломается, как и многие другие «мягкотелые» профессионалы, попадавшие в заключение до него. Они ожидали, что он в конце концов подпишет документ, в котором сказано, что это фонд Hermitage украл деньги. Они не понимали, что Сергей был исключительно мужественным человеком, честным и не желающим лжесвидетельствовать. Они не осознавали, что восстали против современного русского героя, для которого его принципы и вера в закон были ценнее, чем физический комфорт.

К концу года, проведенного в заключении, здоровье Сергея сильно сдало. Он потерял 20 килограмм веса. У него начались сильные боли в животе, и ему поставили диагноз: панкреатит и камни в желчном пузыре. Ему назначили операцию, которая должна была состояться 1 августа 2009 г. Однако за неделю до операции его следователь, Олег Сильченко, внезапно перевел его в Бутырку, которая известна как одна из самых суровых в России тюрем. Важнее всего было то, что никаких медицинских услуг там не было в принципе. В Бутырке здоровье Сергея было окончательно подорвано. Теперь его мучила постоянная невыносимая боль. Он написал двадцать различных прошений об оказании медицинской помощи по всем возможным направлениям юридической, правоохранительной и пенитенциарной систем России. Все его запросы были либо проигнорированы, либо прямо отвергнуты.

Ночью 16 ноября 2009 г. состояние Сергея стало критическим. Только тогда они перевели его в тюрьму, где был пункт медицинской помощи. Но когда его привезли, медицинскую помощь ему не оказали. Вместо этого его поместили в изолятор и привязали к койке. После этого туда зашли восемь спецназовцев, вооруженных резиновыми дубинками, и забили его до смерти. Ему было 37 лет.

Я узнал о смерти Магнитского на следующее утро. Невозможно описать, каково это – узнать, что кого-то взяли в заложники и запытали до смерти вместо тебя. Скорбь, которую я тогда испытал и которую испытываю до сих пор, не укладывается ни в какие слова. В тот день я поклялся себе и памяти Сергея, что я пойду на какие угодно затраты времени, ресурсов и энергии, только чтобы люди, которые сделали это с Сергеем, не остались безнаказанными. Я решил, что смерть Сергея не порастет быльем, как какая-то очередная незначительная смерть, что она изменит ход российской истории.



Задолго до смерти Сергея, пока он был в заключении, мы старались сделать всё, что было в наших силах, чтобы вытащить его из-за решетки. Наша первая попытка заключалась в том, что мы составили ясную стостраничную презентацию в Power Point, в которой рассказывалось об этом деле, и стали показывать её всем журналистам и всем представителям западных правительств, которые были готовы с ней ознакомиться. Многим из них она позволила лучше понять это дело, и многие журналисты соглашались об этом писать, но мы часто видели, как российские власти открыто лгут журналистам, которые считали своим долгом представить обе «стороны» этой истории.

Это как когда описывают изнасилование, появляются материалы, в которых говорится: «С одной стороны, её изнасиловали, но с другой стороны, насильник говорит, что она этого заслуживала, потому что на ней было короткое платье…». В полной мере вопиющая беззаконность действий российского правительства так и не вышла на поверхность. Мы боролись с людьми, которые располагали полной легитимностью суверенного правительства и которые не брезговали бесстыдной ложью.

Когда мы всё сильнее отчаивались в том, чтобы донести хотя бы до кого-нибудь, что на самом деле происходило с нами и с Сергеем, у одного молодого человека из нашей команды возникла идея. Он сказал: «YouTube набирает популярность. Почему бы нам не сделать про это фильм и не выложить его на YouTube?» В октябре 2009 г. мы так и сделали. Мы опубликовали на YouTube видео «Расследование Hermitage о мошенничестве сотрудников МВД» (Hermitage Reveals Russian Police Fraud). Оно распространилось с невероятной скоростью и имело огромный резонанс – даже среди тех людей, которые уже и так были отлично знакомы с нашей историей. Мы преодолели ложь российского правительства. И, что еще важнее, мы смогли изложить все детали в одном ясном рассказе.

Когда фильм вышел, к нам начали толпами обращаться россияне с самыми разными сведениями. Примечательно, что даже некоторые из ключевых участников преступления начали делиться с нами информацией. Как в сирийской армии, когда люди чувствуют по запаху, в какую сторону дует ветер. Они понимали, что когда их режим изменится, а он в конце концов изменится, первыми трибуналами станут трибуналы по делу Магнитского. Гораздо лучше сделать что-то хорошее уже сейчас, чтобы в дальнейшем рассчитывать на снисходительность.

Это привело к формированию группы «Каста неприкасаемых», представленных неопределенным множеством друзей, коллег, клиентов и родственников Сергея. Они составили серию из еще четырех видео, которые размещены на YouTube-канале Russian Untouchables. Эти видео, которые к настоящему моменту увидели 2,4 млн. человек, преимущественно россиян, побуждают людей к тому, чтобы они пересмотрели свои взгляды на преступность.

Обычно, если официальный орган государственной власти делает заявление, а кто-то ему противоречит, кому вы поверите? Скорее всего, официальному правительственному органу. А эти видео предоставляют свидетельство, рассказывают историю и спрашивают: «Кому вы теперь хотите верить? Кучке преступников, которые ходят в форме, а их виновность доказана документами, или людям, которых эти преступники преследуют?» Люди поверили нам.



Несмотря на то, что у нас были все свидетельства, и российская общественность теперь была твердо на нашей стороне, попытка добиться справедливого суда в России всегда была непростой задачей. Мы увидели, как после смерти Сергея включилась слаженная работа по укрывательству преступников.

Каждый работник российского правительства теперь старался способствовать реабилитации тех, кто был в это вовлечен. МИД выпустило документы, в которых утверждалось, что Сергей умер естественной смертью, что никаких следов насилия на его теле не было, и что никто не знал о его болезни. Они проигнорировали тот факт, что он подал 450 жалоб на дурное обращение с ним.

Время шло, и российское правительство делало всё возможное, чтобы скрыть правду. Но мы понимали, что если в России правосудия добиться нельзя, мы можем стремиться к этому за пределами страны. Как мы могли этого добиться? Тут мы сделали простое, но важное открытие. То, что произошло с Сергеем, не было идеологическим преступлением, как в советское время. Это не было преступлением религиозной нетерпимости. Это было денежное преступление. Как только вы поймете это, вы поймете и мотивацию злоумышленников. Как и в случае прочих финансовых преступлений властей, целью было украсть деньги в России и потратить их за границей – на юге Франции, в лондонском Найтсбридже, в Нью-Йорке.

Вскоре после смерти Сергея, в апреле 2010 г., я был в Вашингтоне и встретился за завтраком с человеком по имени Джонатан Уайнер (Jonathan Winer), который в прошлом был заместителем помощника госсекретаря США по международному правоприменению. Я поговорил с ним об отсутствии правосудия в России и о том, что все эти люди тратят свои деньги на Западе. Он сказал: «Это достаточно просто. У нас, в США, есть Президентский приказ номер 7750, подписанный во время правления Буша и позволяющий госдепартаменту налагать запрет на въезд коррумпированных чиновников в США. Вам нужно воспользоваться этим инструментом, чтобы запретить этим людям въезд в Америку».

Моей следующей встречей стал разговор с главой российского отдела Госдепартамента – Кайлом Скоттом (Kyle Scott). «Возможно ли применить Президентский приказ 7750 в случае следующих 60 человек…» - спросил я его. Его реакция была мало того что неудовлетворительной, но и крайне грубой. «Даже если то, что вы говорите, - правда, - начал он, - у нас столько важных стратегических проблем, по которым мы взаимодействуем с Россией, что я очень сомневаюсь в том, что мы когда-либо рассмотрим такой ход». Меня оскорбило предположение, что я, вероятно, говорю неправду. Но еще больше меня оскорбило то, что он не мог или не хотел оценить всю значимость этой истории.

В следующий раз я встретился с сенатором Бенджамином Кардином (Benjamin Cardin), который тогда был председателем Хельсинской комиссии США. За 9 месяцев до того я давал комиссии показания, и Сергей тогда еще был жив. Кардин был очень обеспокоен тем, что Сергей умер в тот период, когда он был ответственным лицом. Когда я объяснил ему, что произошло в Госдепартаменте, он сказал: «Посмотрим, так ли они будут говорить с сенатором США».

Кардин написал Хилари Клинтон: «Уважаемая госпожа секретарь, пожалуйста, примените Президентский приказ 7750 к следующим чиновникам». Он опубликовал письмо на своем сайте вместе со списком из 60 российских чиновников, замешанных в деле Магнитского. Это было всего лишь письмо, но от него озарилось небо над Москвой.

Его список, снова и снова публиковавшийся в российской прессе, вызвал волну шока у российской общественности. Люди были на взводе. В прошлом столько зверств прошли незамеченными не то что в Вашингтоне, а даже на родине. А теперь вдруг влиятельный американский сенатор призывает госсекретаря запретить совершившим преступление российским чиновникам въезд в страну.

Мы не знаем, какие именно по этому поводу велись разговоры, но мы знаем их суть. Российский министр иностранных дел Сергей Лавров связался с госсекретарем США: «А я думал, мы с вами занимаемся перезагрузкой отношений?» По всей видимости, госсекретарь заверила его в том, что перезагрузка остается на повестке и что ничего подобного больше не произойдет.

После этого сенатор Кардин вместе с сенатором Маккейном и конгрессменами Макгаверном, Вулфом и прочими создали нечто под названием «Правосудие Сергею Магнитскому: Акт 2010». Этот законопроект предлагал не только запретить выдачу виз, но также заморозить активы и огласить имена людей, причастных к аресту, пыткам и смерти Сергея. А потом начали по очереди выступать другие жертвы и люди, которые были связаны с активистами Натальей Эстемировой и Анной Политковской, людьми из «Юкоса» и многими другими. Они соглашались с тем, что это веский законопроект, но они все просили расширить его и включить туда других убийц.

После достаточного количества таких запросов Кардин и Маккейн перевыпустили законопроект в виде «Акта о верховенстве закона и подотчетности имени Сергея Магнитского» и добавили туда еще одну статью, которая включала в себя всех прочих тяжелых нарушителей прав человека по всему миру. В Вашингтоне это распространилось с огромной скоростью, и через очень короткое время 39 сенаторов записались в соавторы законопроекта. Администрация Обамы была в панике, так как эта инициатива могла серьезно нарушить их политику перезагрузки. Они написали всем сенаторам, которые поддержали законопроект, и просили их отказаться от этого. «Вам не нужен этот законопроект, - говорили они. - Мы решили просто запретить убийцам Магнитского въезд в Америку». Но когда сенаторы спросили Госдепартамент, на кого именно распространяется этот запрет, они сказали: «Мы не можем вам сказать, это секретная информация». Тогда они спросили: «На какое число человек распространяется запрет?» Им сказали: «Этого мы тоже не можем сказать, потому что это секретная информация».

- А как насчет замораживания активов?

- Мы не считаем, что это правильная политика.

- А как насчет прочих случаев?

- Мы не можем вам сказать, это секретная информация.

Кардин и 38 его соавторов решили, что это был неудовлетворительный ответ, и они будут продвигать законопроект. Даже тогда администрация попыталась заблокировать инициативу через сенатора Керри. Будучи председателем Комитета по международным отношениям сената США, Керри решает, какова будет повестка Комитета. Если законопроект не будет одобрен этим комитетом, он не дойдет до Сената. Керри заморозил законопроект примерно на год.

В это время уже шла дискуссия о заявке России на вступление в ВТО. Вступление вызвало бы необходимость отменить поправку Джексона-Вэника, которая действовала еще с советских времен. Эта поправка, которая использовала торговые санкции как инструмент давления на СССР, с тем, чтобы дать евреям возможность эмиграции, была, пожалуй, самым важным из когда-либо принимавшихся законодательных шагов в области прав человека. Американская администрация пообещала российскому правительству и американским бизнесменам, что отменит её. Но мы знали, что они не смогут ничего добиться без голосования в Конгрессе.

Как только они стали просить Конгресс об отмене поправки Джексона-Вэника, я тут же связался с несколькими людьми из Вашингтона, чтобы напомнить сенаторам историю Сергея Магнитского. Мы всем задавали простой вопрос: «Как вы можете отменить самый громкий законодательный акт по правам человека в такое время, когда Путин подделывает выборы, пытает своих оппонентов и попирает права человека, если у вас даже нет ему на смену более современного и актуального законодательного акта?» И мы говорили им, что такой акт уже существует – Акт Магнитского.

В итоге сенаторы Кардин, Викер, Маккейн и Либерман заявили, что они заблокируют отмену поправки Джексона-Вэника, если одновременно с этим не будет принят Акт Магнитского. У Керри не оставалось выбора, кроме как срочно внести этот вопрос в повестку Комитета по международным отношениям сената США.

Теперь перспектива того, что этот законопроект пройдет в обеих палатах Конгресса, стала весьма реалистичной. Много политики завязано на времени, но ясно одно: когда это произойдет, голосование будет практически единодушным. Никто не будет голосовать против. И если его пропустит Конгресс, то его подпишет и президент, пусть он этого и не хочет. Это год выборов, и он бы потерял голоса всех американских выходцев из России, а может быть, и многие другие голоса, если бы он наложил вето на законопроект, запрещающий российским палачам и убийцам въезд в Америку. При наличии сильного оппонента на предстоящих выборах ему не следует этого делать.



США – это не единственная страна, где это дело встретило резонанс среди выборных политиков. Нидерландский парламент единодушно проголосовал за то, чтобы правительство приняло санкции Магнитского в Голландии. В Британии рядовые парламентарии призвали британское правительство ввести санкции Магнитского. Европарламент выпустил три резолюции, призывая государства-участников ЕС наложить санкции на убийц Магнитского. В начале июля этого года ОБСЕ, международный институт, в котором представлены парламентарии из 56 стран, осудила действия российского правительства в деле Магнитского и выпустила резолюцию, получившую 90% голосов, с призывом ввести санкции Магнитского во всех странах ОБСЕ.

Так как это совершенно неизученная область, трудно предсказать, сколько времени уйдет на внедрение санкций Магнитского. Но я уверен, что в итоге большинство цивилизованных стран запретят выдачу виз убийцам Магнитского и заморозят их активы.

Однако санкции – это не конечная моя цель. Это всего лишь промежуточный шаг. На самом деле я хочу, чтобы Россия сама осудила за убийство тех, кто виновен в смерти Магнитского. Только тогда я и родственники Сергея почувствуем себя удовлетворенными. Едва ли это произойдет при путинском режиме. Но я не думаю, что путинский режим долго продержится. Если они и дальше будут публично выгораживать преступников, которые убили Сергея, его смерть и укрывательство на государственном уровне могут стать одними из тех факторов, которые в конце концов разрушат этот режим.